Александр Кожейкин

В Риме жарко, в Риме лето …

Где искать тебя, не знаю, и мороз опять по коже,
воробьи, как будто хиппи, окунулись в грязь, смеясь.
Про любовь роман слагаю, о своём мечтаю тоже…
как Миссури в Миссисипи чтобы ты в меня влилась.

В Риме жарко, в Риме лето, ветер дует с Колизея,
ветер пахнет, как измена в зазеркалье старых стен.
Не считаюсь я поэтом, просто вижу жизнь острее
и легко беру от гена отшлифованный паттерн.

Труд дешёвый из-под палки не куражит, не заводит,
никому нет больше дела, что судьба на нас ворчит.
У развалин дух весталки сотни лет тихонько бродит,
тело бабочки сгорело в лёгком пламени свечи.

Так бывает, что улыбка может в плен забрать без боя.
Это правило простое применяют, бьют под дых.
Очевидная ошибка: быть всегда в ладу с собою,
диалектика в покое, словно роза без воды.

В Риме жарко, в Риме лето, сумасшедшие фонтаны,
пальм шуршащие одежды – это всё не для меня.
Не промолвив снова: «где ты?», не порвав струну стоп-крана,
оборву струну надежды по пути в страну огня.

Венеция

Солнца луч глух и нем, но окрасил росу,
как когда-то старинные фрески.
Я соборов красу через жизнь пронесу,
через горы, моря, перелески.

«Опускаются руки, исчезли слова» –
так бывает, и некуда деться …
Только будет сто раз голова не права,
правда будет, как прежде, у сердца.

«Корабли постоят и ложатся на курс»,
станет грустно и жалко кого-то.
Так Высоцкий нам пел. Я Венеции пульс
до сих пор ощущаю на фото.

Красоту не собрать по мельчайшим частям,
и душе фотографии мало,
но морозной порой я её по ночам
отпускаю летать вдоль канала.